19 Мар

Владимирская площадь

Есть площади и площади. Дворцовая, Михайловская (Искусств), Исаакиевская, Сенатская: враждебные маленькому человеку, продуваемые ветрами пространства, великая и неприветливая архитектура. «Пустыни пустых площадей, где казнили людей до рассвета» – словами Иннокентия Анненского. По такой столичной пустоши Медный всадник, преследующий безумного Евгения на знаменитой иллюстрации Александра Бенуа, – Петербург в чистом виде. А вот Владимирская: собор и рынок – как в Германии, Франции, Италии, Москве, любом старинном русском городе. Благовест, нищие, торговки, карманники, уличные кафе, подозрительные харчевни – живая жизнь. После того как большевики взорвали Спас на Сенной, такой вот нормальной городской площадью в Петербурге осталась только Владимирская. Пять углов – там, где сходятся Разъезжая, Загородный и Рубинштейна. Владимирская площадь – шесть углов: Колокольная, Владимирский и Загородный проспекты, Большая Московская, Кузнечный переулок. Трамвай, троллейбус, маршрутки, две станции метро, близость Кузнечного рынка – проходное место, люди здесь будто нерестятся.

Четыре главных места сгущения. От станции метро к Кузнечному рынку плодами своих огородов торгуют те, кто не может или не хочет заплатить за рыночную лицензию. Стакан семечек – 5 рублей, мешочек квашеной капусты – 15. Порой пройдет патруль, кого-то шуганет, но в целом милиция вполне индифферентна – всех все равно не разгонишь. Другой социум у памятника Федору Михайловичу. Как писал Виктор Кривулин: «На церемонии открытия памятника верный ОМОН стоял стеной, отделив козлищ от агнцев, – выступал сам губернатор. А когда сползла тяжелая простыня, открыв взорам публики великого романиста, усаженного в идеологически выдержанную позу церковного нищего, вперед робко протиснулся кто-то из козлищ: «Можно, простите, поинтересоваться, какова дальнейшая судьба этой простыни?». То был не бомж, а санитар соседней Мариинской больницы, где, по его словам, простыни – страшный дефицит: на троих больных выдают одну, да и то запасы кончаются. Начальство удалилось, и уже час спустя подножие памятника усеяли пьяненькие. С тех пор они там постоянно». Впрочем, пьяные у монумента Достоевскому не страшные, приличные в целом мужики: возвращаются с работы, никак не могут расстаться с приятелями, а тут 10 гранитных тумб – можно добавить. Нищие у памятника не промышляют, разве что быстро выпивают маленькую и медленно чем-то закусывают. Здесь же работают уличные музыканты. Известен трубач, прекрасно играющий что-то из Матвея Блантера, чудовищный саксофонист, дуэт гитаристов, играющих то ли свое, то ли, на крайняк, что-нибудь из Цоя или «ДДТ», огромный гармонист, поющий русские народные песни и больше всего напоминающий куклу Кена. Здесь же забивают стрелки студенты и прочая молодежь, чтобы двинуться в один из окрестных баров. У Владимирского собора толпа – перед началом и по окончании службы, тут же, на паперти, – нищие, которых доставляют на инвалидных колясках из богаделен. Между папертью и церковной лавкой на углу Кузнечного собираются бомжи и бомжихи, кормящиеся от рынка: народ отпетый и испитой. Типы самые разные: и классический калека в армейской форме, и несчастная старушка, от холода заворачивающаяся в куски полиэтилена. Есть женщина лет шестидесяти, вполне цветущего вида, прилично одетая, всегда бодрая, улыбается. 30 сентября обращается к прохожим: «А имениннице подать!». Зовут Соней. Местный Дон Жуан –одноногий двухметровый сын бандерши, ночевавшей раньше в находившемся напротив круглосуточном магазине.

Владимирская площадь 100 лет назад

Гастролеров здесь не любят. Наезжающие цыганские семьи вынуждены перемещаться на Загородный. Обычные прохожие стараются проскользнуть опасный участок, редкие подают или крестятся.Слева от входа в собор по Колокольной – барахолка, толкучий рынок, возникший еще в конце 1980-х. Торгуют здесь последним: какие-то никому не нужные книжки брежневского времени, тарелки с трещинами, деревянные сувенирные орлы, ношеная детская одежда, б/у аудио- и видеокассеты, ломаные электроприборы. Впрочем, две дамы без возраста, специализирующиеся на серебре 1950-х годов и чешской бижутерии того же времени, вполне коммерчески успешны, на эти вещи есть покупатели, эти вещи снова становятся модными.

Вид на Владимирский собор

Отношения обывателей с маргиналами Владимирской площади складываются скорее хорошо. Кто-то расскажет, как, когда уже все пути были испробованы, два бомжа одолжили тачку для перевозки мебели на новую квартиру, кто-то привечал несчастную опустившуюся приятельницу великого Довлатова. Получить по морде здесь можно скорее от каких- нибудь приехавших с окраин похитителей мобильных телефонов. За площадью по направлению к Пяти углам – квартал пронизанных проходными дворами многоэтажных бывших доходных домов. Большая Московская – тихая, с бульварчиком посередине. Основной вид бизнеса – скупка, что показательно. Еще недавно улица считалась опасной и трущобной. На углу Большой Московской и Свечного переулка (еще с дореволюционных времен ассоциирующегося с воровскими малинами) несколько зданий были расселены и десятилетие ожидали застройщика. В одном из них в начале 1990х размещался знаменитый сквот «Дом Мира». Там гнездились последние хиппи и прочая «неформальная молодежь» ну и, конечно, натуральные гопники и разнообразная шпана. Из-за забора, окружавшего один из этих долгостроев, в середине 1990-х обстреляли из гранатомета джип некоего бизнесмена, который и погиб на месте (о чем свидетельствует мемориальный веночек на подворотне дома № 4).

Вид на Владимирский собор

Разъезжая, по которой, согласно Самуилу Маршаку, «бродит Достоевский», на участке нашего квартала по преимуществу жилая зона и за исключением китайского ресторанчика особых достопримечательностей не содержит. Описываемый квартал – как театральная декорация. Передняя, разрисованная, сторона – Загородный проспект, где вывески, как на дореволюционных фотографиях, занимают чуть ли не большую часть фасада (хотя если в этой узкой части проспекта неожиданно посмотреть вверх, на левую сторону, то невольно подумаешь: «Вот же неплохая архитектура, а не замечал»), где торговые помещения уже не только на первом этаже, но часто занимают и второй, где толпа на тротуарах и автомобильные пробки. По неведомым законам больше всего здесь магазинов обувных и бытовой техники. Последних на участке Загородного от Владимирской площади до Пяти углов вообще больше, чем где-либо в городе. Они десятками живут, как натуральное живое сообщество: одни закрываются, но на их месте обязательно появляются другие. Особенность петербургского бизнеса в начале XX века – медленная концентрация капитала. Лавки вместо универмагов; одежда на заказ, а не конфекцион; строительные артели, строили больше, чем крупные застройщики. Малый бизнес решительно преобладал над крупным.